Развратная  - Маша Моран

К тому моменту, когда добралась до больницы, Вика чувствовала себя постаревшей на целую вечность. Самой себе она казалась древней мерзкой старухой, отравляющей юных красавиц. Вика давно не испытывала такой всепоглощающей ярости. Страх за Пашу сменялся ненавистью к тому, кто на него напал. Сейчас она ощущала в себе силы голыми руками разорвать подонка, посмевшего сотворить подобное. Вика подлетела к окошку регистратуры, за которым сидела мерзкого вида тетка со следами губной помады на зубах. Одного взгляда хватило понять: такая не поможет. Вика вспомнила о деньгах, лежащих в сумке. Едва сдерживая рвущийся из груди крик, она ухватилась за высокую стойку. Нужно идти напролом. Нагло.

– Здравствуйте. Я к Павлу Туманскому. Где он лежит?

Тетка окатила ее презрительным взглядом. Два подбородка закачались:

– Кем вы ему приходитесь? Паспорт.

Вика полезла в сумку. На весу сунула в паспорт гладкую купюру и пододвинула паспорт тетке:

– Я его знакомая.

Тетка удивленно вскинула нарисованные брови и вернула паспорт:

– Для «знакомых» нужно особое разрешение.

Вика взглянула на торчащий из паспорта клочок бумажки, на котором размашисто были выведены четыре цифры: 5000. Вика, молча, вытащила деньги и снова вложила в паспорт.

– Что ж… Виктория Сергеевна… Видимо, вы очень хорошая знакомая. – Она выделила голосом «очень», мерзко хихикнула, а затем снова бросила на Вику взгляд.

На этот раз оценивающий.

– Пятый этаж. Пятьсот двенадцатая палата. Но учтите, его охраняют.

Вика нахмурилась:

– В смысле, охраняют?

– В прямом. Папаша вашего знакомого всех тут на ноги поднял. Мы тут на ушах стояли. Даже мэр звонил. Беспокоился. А вы что, журналистка?

Вика стянула с плеч куртку:

– Нет, я не журналистка.

– Ну-у-у, хорошо…

К регистратуре подошел еще кто-то, и тетка переключила внимание на очередного несчастного. А Вика побежала к лифту. Ладони взмокли. Пыльная буря в груди оседала скрипучим песком на сердце, легких и губах. Лифт еле-еле поднимался на пятый этаж. А Вике казалось, что она забывает, как дышать. Делать новый вдох становилось все сложнее. Еще немного мучительной неизвестности, и она превратится в иссушенную страхом мумию. Тягучий страх заполз под кожу. Двери лифта разъехались, и Вика вышла в длинный мрачный коридор. Тихое гудение ламп проходилось пилой по жилам. Три мощных амбала, как по команде синхронно повернули к ней головы. Искать пятьсот двенадцатую палату не пришлось. На дрожащих ногах Вика пошла вперед. Как будто на эшафот. Упакованные в черные костюмы качки казались пародией на плохой фильм. Двое стояли у двери. Третий сидел напротив, вытянув вперед ноги, демонстративно преграждая путь дальше. Он скользнул рукой за полу пиджака, обнажив ремни кобуры, и нагло посмотрел на Вику. Козел! Знала она таких. Должно быть, со скрипом наскреб низший балл на экзамене. Вика остановилась и, гордо тряхнув головой, хрипло выговорила:

– Я к Павлу Туманскому.

Голос плохо слушался. Каждое слово давалось с трудом. Страх, как паразитирующий организм, расползался по телу, поражая ядом органы. Самое главное, что Паша не умер. А иначе, кого бы они здесь охраняли? Верзила усмехнулся:

– Он не принимает посетителей.

Вика с трудом втянула в себя больничный воздух. Он пах лекарствами, равнодушием и безысходностью.

– Меня примет. Он… пришел в сознание?

– Знаешь что, детка… Ты бы валила отсюда, пока мы тебя не выперли. Как прошла?

Вика сжала зубы. Как же она всех ненавидит! До безумия. Она наклонилась к наглому придурку:

– Ногами я сюда прошла. И не стоит мне угрожать. Может получиться так, что выпрут тебя и твоих мальчиков, когда узнают, что любой может здесь оказаться за определенную сумму. Не очень-то вы усердно работаете.

Верзила вскочил на ноги, нависнув над Викой скалой:

– Кто сказал? – Он едва ли не слюной брызгал. Бритая кожа головы сложилась мясистыми складками.

Вика презрительно ухмыльнулась:

– Это же твоя работа… детка. – Она вздернула брови. – Вот ты и выясни, кто здесь болтает. Мне нужно увидеть Павла.

На его лице отразились сомнения.

– К нему запрещено пускать. Ты вообще кто такая?

Вика сглотнула пыльную горечь.

– Вика… Виктория Сергеевна. Он знает меня.

Верзила окинул ее изучающим взглядом:

– Паспорт?

Вика раздраженно закатила глаза и полезла в сумку. Амбал кивнул двум другим. Один бесшумно скользнул в палату и прикрыл дверь. Второй тут же загородил проход, как будто боялся, что Вика прорвется внутрь. Главный открыл паспорт и начал сверять фото с Викиным лицом. В этот самый момент дверь распахнулась. Вернулся давешний охранник. Лицо – мрачнее тучи. Щеки покрылись алыми пятнами. Едва открывая рот он угрюмо буркнул:

– Пусть пройдет.

Главный недовольно скривился:

– Давай сюда сумку – мне осмотреть надо.

Вика поджала губы. Долбануть бы этого козла чем-нибудь тяжелым. Но и обвинять его она не могла. В разговор снова вмешался второй:

– Павел Андреевич сказал… хм… не трогать ее.

Главный снова прошелся по Вике взглядом. На этот раз оценивающим.

– Ну-ну. – Он мотнул головой в сторону двери. – Проходи… те.

Вика забрала паспорт, сунула в сумку и едва ли не бегом бросилась к палате. Один из охранников распахнул перед ней дверь, и Вика ворвалась в просторное помещение. Внутри горел приглушенный свет, и слышалось тихое пиканье. Она даже на секунду растерялась.

– Вика?

Вика обернулась на голос. Павел сидел, откинувшись на подушку. Его грудь была обмотана бинтами, к рукам тянулись провода, а яркий зеленый взгляд был затуманен. Вика бросила сумку и куртку на стул и с трудом сделала шаг. Конечности одеревенели и совсем не гнулись. За два дня Павел изменился настолько, что казался другим человеком. Незнакомцем. Смуглая кожа, к которой Вике так нравилось прикасаться, посерела. Щеки впали еще больше, обтягивая скулы и делая его лицо похожим на звериный оскал. Голодный, загнанный в ловушку зверь. Темная щетина отросла еще больше. У Павла был измученный уставший вид. Лицо покрыто синяками и ссадинами. На переносице темнела жуткого вида рана – та самая, которую он получил спасая ее от чокнутого папаши. На плечах и видимых участках груди – фиолетовые пятна. Но даже таким он выглядел безумно красивым. Притягивал Вику до дрожи в коленях. Черные татуировки стали еще отчетливее и ярче. Павел сглотнул. Кадык, скрытый темными волосками, двинулся вверх и вниз. Завороженная, Вика следила за этим движением. Таким… по-настоящему мужским и почему-то родным. Слава Богу, живой. Павел с трудом улыбнулся и откинул со лба блестящие волосы. Они казались в тысячу раз чернее, чем она помнила. Хотелось дотронуться до них, зарыться ладонями и пропустить сквозь пальцы прохладные пряди. Тихим хриплым голосом Павел спросил: